После вчерашнего своего сообщения в блоге о хлебе и воспоминаниях об отце, о том, что он пережил в немецком плену, не могу не написать ещё и об этом. Голод, когда была съедена заключёнными (об этом рассказывал отец) вся трава, только-только пробившаяся весной, голод, от которого можно было озвереть. Нестерпимые мучения от холода. Непосильный труд в шахтах, на заводах. Постоянное ожидание смерти от пули надзирателя, даже от пинка -- много ли надо живому скелету. Но была в тех людях неведомая фашистам сила -- вера, надежда и сострадание...
-- Пан, есть ли у Вас книга об Освенциме на русском языке?
Он, видимо, сразу не понял, попросил повторить.
-- Книга. На русском языке.
-- Ах, по-русски.
Он подаёт мне книгу, выпущенную издательством Государственного музея в Освенциме "Освенцим в глазах СС". Пан Бронислав Бернадский жестом просит книгу назад и молча пишет на форзаце цифры 138805. Так же не говоря ни слова, он показывает на запястье левой руки несмываемый номер 138805 -- его лагерный номер. Он был узником Освенцима.
Тогда, в 1975, ещё пускали русских в этот страшный музей (сейчас, я слышала, уже не пускают). Читаю свою старую статью в газете о поездке в Польшу и воочию вижу подробности экскурсии в Освенцим: бесконечные бараки, многоэтажные нары внутри, грубо сколоченные столы, алюминиевые плошки, арестантские лохмотья. В следующих бараках пирамиды из чемоданов, взрослой обуви и детских ботиночек, сандаликов. Горы человеческих волос. А дальше спуск в подземелье, в карцеры для заключённых. Рельсы в печь и сама эта печь -- крематорий, в котором сжигали пленных. Нам только рассказывали о медицинских экспериментах, которые проводили фашисты в этом лагере. Показать ничего не показывали. Нормальная человеческая психика этого выдержать не может.
Мой отец тоже был приговорён к сожжению. В том лагере, где он находился, всё было так же, как в Освенциме. Остался живым благодаря тому самому состраданию, милости к ближнему и верности в дружбе. Сосед по нарам предложил моему Василию Фёдоровичу поменяться номерами (к счастью, в их лагере их не выкалывали на теле заключённых) -- чтобы вместе со своим другом разделить смертную участь. Он сгорел вместе с товарищем, а отец, благодаря ему, остался жив.
Оставляю эти записки, чтобы потомки помнили. Мой отец прошёл через это. Я своими глазами видела восстановленные с помощью живых свидетелей картины (теперь это обозначается словом инсталляции) этих ужасов.
Помните, люди! Через века, через года помните! (Да простит мне поэт, что не буквально цитирую его слова).
